ИСТИНА И СОЦИУМ: ПАМЯТЬ И СНЫ

Память, составной частью которой являются и наши сноведения, — это способность нервной систмой живых организмов к длительному хранению и бесконечному воспроизведению в свое сознании и поведении своего прошлого опыта. И если здесь все как будо – бы ясно, то в части сноведений не все так однозначно. Хотя, правда, и здесь уже имеются определенные наработки специалистов, которые утверждают, что они, вероятно, есть наша суть и наш внутренний проводник, бесссознательно отобрающий не только наш жизненный опыт, но и итоговую работу данной особи в жизни в целом. Определение туманное и расплывчатое, чтобы не будучи «профи» в психологии определить его верность. Но коль скоро такое явление существует и каждый из нас его, подчас, не только испытывает, но и делится своими сноведениями в сети с другими, то и мне захотелось поделиться с читателями с рядом своих снов, которые все чаще и чаще посещают меня во по ночам. Так как рассмотрение ряда моих сновидений со стороны способно, вероятно, пролить свет на многие тайны, хранящиеся в глубине моего сознания. Хотя, правда, меня, как, вероятно, и Вас это не так уж и интересует. Ибо я, собственно, и без посторонней помощи понимаю их суть и причину их постоянного появления в моих снах. А суть этого кроется в моем пожилом возрасте. Так как старость — это когда в будущее можно только оглянуться. Вот память постоянно и возвращает меня в детство и семью моей родни, которая приютила меня в послевоенные годы после вынужденного отъезда моих родителей из села из – за отсутствия своего жилья, которые разъехались по г.г. Львов и Киев в поисках лучшей жизни. Так как немцы сожгли наш дом, а приобрести стройматериалы и построить себе новый в те годы было практически невозможно. Правда для этого надо было иметь еще и деньги, которых у моих родителей просто не имелось. А заготовка для этой цели древесины в лесу самостоятельно жесточайше присекалась.

Вот отец, а затем и мама оставила меня в семье своей сестры, Шульги Марии Даниловны и ее мужа, Шульги Григория Антоновича, а сама уехала в Киев в поисках работы и лучшей доли. В этой семье я и прожил аж до 1952 года.
Именно этот период чаще всего и приходит ко мне во сне. Скорее всего это обусловлено тем, что семейное душевное тепло моей родни, временно заменивших в те голодные и холодные послевоенные годы мне родителей так согрело мою детскую душу, что память об этом не покидает меня и до сих пор.
Сны не кино и, как правило, они начинаются по-разному, однако всегда все их эпизоды объединяют лица моих близких (дяди Гриши, тети Маруси и их детей, Коли и Оли) и картинки усадьбы моей родни с огородом, яблоневым садом, старой грушей, вишнями в конце огорода, пчелиной пасекой, стоящей с левой стороны небольшого дома и огромным кустом сирени у его входа. Это, как визитная карточка, которая почти всегда повторяется в каждом сне.
Ну, а дальнейшие эпизоды снов, как правило, включают весьма подробные картинки о нашем вывозе с дядей Гришей пасеки в лес на липовый либо гречишный медосбор на одину из бесхозных и заросших усадеб лесных хуторов с садами, опустевших после ликвидации хуторов в годы коллективизации в прошлом столетии.

Места неописуемо красивые с полянами, травянистыми откосами яров с земляникой и рукотворными (бывшими хуторянами) родниками с ручьями вдоль основнных лесных яров, где мы с дядей Гришей в хуторских садах устанавливали нашу пасеку и, разумеется, свой лесной шалаш, укрытый свежим и пахнущим сеном. Ну, просто настоящий земной рай, где дяде Грише предстояло не только все лето стеречь нашу пасеку по ночам, но и заготавливать (косить) сено для корма нашей кормилицы -- коровы в зимний период. Моя же задача сводилась к тому, чтобы, когда дядя Гриша оставался на пасеке на целый день, приносить ему с села обед через бесконечное пшеничное поле, в котором он предварительно протаптывал дорожку, чтобы я там не заблудился. Я всегда без страха и радостно шел по этой дорожке этому в бескрайнем пшеничном поле, так как в небе над моей головой я всегда слышал неповторимо--успокаивающее и завораживающее пение полевых жаворонков, висевших с песнями над моей головой и полем, жужжание пчел и звуки сверчков, звеневших своей убаюкивающей трескотней вокруг меня. Ну, и кульминацией такого сна всегда был момент, где мы с дядей Гришей качаем мед, а потом он наливал его в болшую глинянную миску и, отрезав мне ломоть белого душистого домашнего хлеба, давал мне возможность насытиться им от души.

На этом, как правило, сон прерывается и я всегда просыпаюсь, с надеждой повторения моих ощущений от этого сладкого процесса уже в жизни.
А коль скоро большую часть своего времени я проводил в мужской компании своего дяди, работавшего по инвалидности, полученной от ранения на финской войне, ночным пожарным и по совместительству извозчиком по транспортировке гужевым транспортом (лошадкой с пожарки) молока от населения на маслозавод в райцентр (Сребное), куда, зачастую, он брал и меня,обучая по дороге туда и обратно уму -- разуму, то иногда мне снятся и эти увлекательные поездки в такую «даль», где иногда можно было еще и получить мне от добрейших тамошних работниц—вдов, имевших и своих подобных детей – сирот, и по кружке вкуснейших сливок и пенистой молочной сыворотки (дядю угощали сывороткой), которые тут же мы с апетитом уплетали, с предварительно купленным дядей Гришей в местном сельмаге буханкой свежеиспеченного хлеба.

Значительную часть моих снов занимают и эпизоды с участием моих старших двоюродных братьев, Владимира Скрипки и Николая Скрипки, а так же других моих сельских сверстников и одноклассников (Павла Мурана, Ивана Белана и других), которые, к сожалению, так рано ушли из жизни, оставив в моей памяти так – же свой незабываемый след.

К числу ярких снов моего детства относятся и эпизоды привлечения местной детворы к помощи взрослым по заготовке лиственной зелени из шелковицы для питания шелкопряда, приносившей нам, послевоенным оборванцам, определенные копейки для приобретения в магазине дешовых, но сладких конфет -- подушечек, подчас, слипщихся в единый комок, который не являлся препятствием для их приобретения для неизбалованных сладостями сельской детворы.

Не прошла моя память и сны принудительного привлечения детей к сбору колосков после уборки хлебных полей комбайнами. И хотя это был воспитательный пример бережного отношения к хлебу, но принудительная форма привлечения детей для этой цели, на мой взгляд, не всегда была оправданной, особенно когда за неорганизованную их сборку подростками и взрослыми можно было еще и загреметь на многие годы на лесоповал.
К незабываемым ночным снам относятся и картинки о коллективном детском выпасе коров на лесных полянах и лугах у речки, где мы, сельская детвора, купались, глушили палками в лепехе щучек, и, разводя костры, варили и жарили на них картошку, пойманных рыбешек и початки кукурузы в листьях, сорванных тайком на близлежащих огородах колхозников.

К числу постоянных снов относятся и мои сновидения, в которых в летние вечера тетя Маруся и дядя Гриша колдовали у печки, стоявшей во дворе, и готовили на ней из пшенной крупы (проса) и сала пшенную кашу (кулеш) или суп - кондер, а мы, дети: Коля, Оля и я сидели с деревянными ложками под кустом сирени на бревне и с нетерпением ждали эту вечернюю вкуснятину.

Не обходят мою память и сны,когда мы с дядей по ночам ездили лошаденкой с пожарного участка в лес и, тайком загрузив там на телегу (воз) сушняк, который дядя Гриша предварительно собирал и стягивал его в кусты у дороги, привозили его домой, как дрова для печи.

Вот, пожалуй, кратко и все, о тех, кто не только оставил в моей памяти неизгладимый след и постоянно приходит ко мне во сне, но фактически и сформировал мое морально – нравственное жизненное кредо и мою личность.

Пишу это потому, что ирония нашей жизни в том, что о самых родных и близких людях мы зачастую вспоминаем очень редко. Дела, заботы и повседневный водоворот событий затягивает нас настолько, что многие из нас даже не находят времени, чтобы не только связаться, но даже вспомнить тех, кто сыграл в их жизни самую значимую роль. Помните о них всегла, может тогда кто –то из ваших детей и младших родственников и друзей вспомнит когда либо и о Вас. Это истина жизни, которую, кстати, хорошо знали наш предки. Недаром по христианской традиции во вторую, третью и четвертую субботы Великого поста — дни всеобщего поминовения усопших, когда каждый желающий может молитвой о них дома, в храме либо на кладбище и тем самым выразить им свою благодарность, уважение и любовь.
И хотя не все являются отзывчивыми, чуткими, благодарными и религиозными христианами, придерживающимися определенных принципов человеческой морали либо церковных обрядов, но и они должны понимать всю значимость поминовения умерших, так как через процедуру смерти проходят не только верующие, но и упоротые бессердечные особи всех мастей и атеисты всех оттенков, которых так же может постичь доля забвения со стороны их детей, близких и друзей. Помните об этом всегда.

Примечание: часть фото (они с подписями) с семейного альбома, а остальные заимствованы с интернета и приведены для наглядности содержания снов.

Семья моей родни: Шульги Григоря Антоновича, в которой я воспитался и вырос.

На фото дядя Гриша, тетя Маруся, их дочь, Оля, и я.

Алексенцы, 1952 год. 1 класс. Я второй слева в нижнем ряду.

Мои друзья, Павел Муран-- третий справа в нижнем ряду и Иван Белан -- первый справа в верхнем ряду.

Дядя Гриша (стоит слева) в армии. Финская война

Дядя Гриша, тетя Маруся и их дети, Коля и Оля

Дядя Гриша и тетя Маруся в старости

Я, мама и мои сельские друзья (братья по прозвищу "Сгепы", жившие слева у брода на левый берег реки), Павлуша Муран, Кая(Тая), две мои одноклассницы, фамилии которых уже, к сожалению, не помню. Меньшая та, дедушка которой угощал нас после школы хлебом (читай публикацию "О послевоенном детстве"). А большая та, которая жила рядом с Кырындасямы (примерно напротив середины между домами братьев Муранов).